В. Матвиенко: У нас никто не любит озвучивать непопулярные вещи. А я человек другого склада

«У нас никто не любит озвучивать непопулярные вещи. Все хотят быть «хорошими следователями». А я человек другого склада», — заявила мне председатель Совета Федерации Валентина Матвиенко во время нашего большого интервью. И это обещание — не ходить вокруг да около, называть вещи своими именами — третий по старшинству человек в иерархии российской государственной власти выполнила, как мне кажется, на все 100%. Я разговаривал с Валентиной Ивановной на прошлой неделе — в той политической реальности, которая может быстро измениться, а может и, по существу, остаться прежней. Поэтому мы решили не пытаться догнать события и ничего не менять в тексте интервью. Вот как председатель верхней палаты нашего парламента видит положение дел в России и вокруг России в эти непростые моменты истории.

«Они проиграли по всем фронтам»

— Валентина Ивановна, в предыдущий раз я брал у вас интервью более четверти века тому назад, в вашу бытность вице-премьером РФ по социальной политике, во времена массовых невыплат зарплат и полупустой казны. Когда, с вашей точки зрения, Россия сталкивалась с более серьезными вызовами — тогда или сейчас, в период гибридной войны с Западом?

— Вызовы были очень серьезными и тогда, и сейчас. Но это принципиально разные вызовы. Сегодня речь идет об обеспечении безопасности нашей страны и укреплении нашего суверенитета в условиях мощного внешнего давления, а в 90-е годы речь шла о выживании тяжелобольного государства, которое уже не могло выполнять свои базовые функции. Дело было не только в невыплате пенсий и зарплат и развале экономики. Дело еще в чувстве безысходности в обществе. Люди не понимали, что будет со страной завтра, что будет с судьбой их детей и внуков. Из нашей тогдашней жизни исчезла внутренняя прочность. И, кстати, некоторые западные, да и наши политики того времени открыто говорили о России: «Мы должны все разрушить там дотла, чтобы эта гидра никогда не возродилась». И эти слова выливались в конкретные действия!

Была серьезная угроза сепаратизма внутри страны, подогреваемая извне. Так как им удалось легко развалить Советский Союз, Запад не отказывался от своих планов развалить и Россию, расчленить ее на части. Помните две чеченские войны, когда они засылали международных террористов со всего света на Северный Кавказ с четкой целью отсоединить этот регион от России? Чего нам стоило выдержать и победить в той войне! И великое счастье, что в эти очень тяжелые годы к власти пришел Владимир Владимирович Путин — абсолютный государственник, человек, который очень любит свою страну, для которого национальные интересы России всегда на первом месте.

Путин не стал махать шашкой, рубить головы, не стал винить предшественников. Вместо этого он спокойно, методично воссоздавал систему управления федеративным государством, возрождал экономику, восстанавливал армию. Был, вы помните, период, когда в некоторых регионах в военной форме нельзя было войти в общественный транспорт! А главное, что сделал Путин, — вернул достоинство стране, добился, чтобы у людей появилась уверенность в завтрашнем дне. Это очень серьезное достижение. В лихие 90-е, до прихода Путина к власти, мы реально стояли на краю пропасти.

— А где мы находимся относительно пропасти сейчас? Ведь на Россию в нынешний период тоже идет мощнейший накат.

— Сегодняшняя Россия — это уже другая страна. И уж, в отличие от той, она монолитна изнутри. Страна с волевой властью, развитой экономикой, с устойчивой финансовой системой, с лучшей армией в мире, как мы подтверждаем в ходе СВО, с мощнейшим военно-промышленным комплексом. Поэтому нам есть чем ответить на современные вызовы. Ответить жестко, серьезно. Появление у нас суперсовременного вооружения, аналогов которому нет в мире, — «Орешник», «Посейдон», «Буревестник», — обеспечивает защищенность России и россиян на долгие годы вперед. Представьте на минутку, что бы было, если бы наш президент, начиная со своего первого дня у власти, не стал бы заниматься укреплением безопасности, обороны, нашей армии и наших Вооруженных сил!

Сегодня трудно, непросто. Но нам не страшны никакие пакеты санкций. Мы уверены в своих силах.

— Говоря в ноябре 2024 года о гибридной войне России и НАТО, вы заявили: «Запад должен признать, что он проиграл». Но не рано ли мы требуем от Запада признать поражение? Не должны ли мы сами признать, что пока гибридная война еще далека от своего завершения?

— Мы все время жили и по‑прежнему живем в условиях гибридной войны. В Советском Союзе это явление называлось «холодная война». Когда мы стали таким демократическим, открытым, давайте называть вещи своими именами, прозападным обществом, против нас все равно шла гибридная война — и не только в плане сепаратизма.

Помню о ситуации, которой я занималась как вице-премьер. Нам начали отправлять в виде так называемой гуманитарной помощи «ножки Буша» — помните? — напитанные антибиотиками, гормонами, всякой гадостью. И что вы думаете, нам их посылали просто от чистого сердца? Они подрывали наше сельское хозяйство, они разрушали тогда наши птицефабрики, присылая продукты, которые были более дешевыми, но наносили вред здоровью наших граждан. По поручению президента я тогда предприняла немало усилий, чтобы прекратить это. Нам все удалось, но помню, как это было тяжело. Я к тому, что Россия все время, на протяжении всей истории, испытывала на себе в том или ином формате попытки сдержать наше развитие, попытки нас изолировать.

Почему я так сказала, что Запад уже проиграл? Вы помните, как нас называли: страна-бензоколонка. Урсула фон дер Ляйен говорила: «Вот сейчас они из стиральных машин будут чипы вынимать и в свои ракеты вставлять». Они в очередной раз нас недооценили. Они достигли целей, которые они ставили перед собой? Нет. Нанесли стратегическое поражение России? Нет. Нас невозможно победить на поле боя. Они разорвали, как обещали, нашу экономику в клочья? Нет. Но зато в Европе сейчас огромные проблемы в собственной экономике, резкое падение уровня жизни ее граждан. Они всеми силами пытались — и продолжают это делать — взорвать внутриполитическую стабильность в нашей стране. Взорвали? Нет, наоборот, общество консолидировалось как никогда. Они хотели изолировать Россию от мира. Тоже не получилось. Они проиграли по всем фронтам.

— А верите ли вы в возможность достижения договоренностей по Украине? Вот, например, Трамп постоянно говорит о сделке, но до этого ноября, сформулирую это так, у него явно не все получалось.

— Я лично верю и в то, что договоренности по Украине возможны, и верю в искренность намерений президента Трампа. Верю в то, он хочет завершить этот конфликт. Наш президент встречался с г-ном Трампом на Аляске. Было достигнуто понимание о том, как завершить этот конфликт. И мы ни на йоту не отступили от согласованных подходов. Но президенту Трампу пытаются вязать руки его «союзники» — европейцы, которым ни в коей мере не нужен мир, которые еще питают какие‑то иллюзии о том, что Россию можно победить на поле боя. Посмотрите, как только появляются какие‑то признаки того, что может лечь в основу урегулирования, они тут же «слетаются» и точечно, адресно торпедируют мирные усилия. Превращая любой план мира в план продолжения войны.

Евросоюз стал сегодня главным инструментом, которым орудует глобальная партия войны. Это факт. И в эти дни мы вновь наблюдаем, насколько мощную работу ведет эта партия, чтобы отдалить возможный мир, чтобы любыми провокациями сорвать конкретные шаги на пути к нему.

Хочу обратить внимание на персоналии, на которых опирается эта глобальная партия войны. Политику противодействия Трампу — легитимному президенту, победившему на выборах за явным преимуществом, получившему поддержку избирателей, — в ЕС определяют никем не избранные, назначенные еврочиновники, которые ни за что не отвечают перед людьми, или формальные руководители государств с поддержкой на уровне статистической погрешности. Одни ушли, другие пришли, и вскоре их никто даже не и вспомнит. И спросить не с кого будет. И все это происходит в условиях существующей сейчас в ЕС самой настоящей палочной дисциплины. Там сейчас чистая диктатура. Евродиктатура. Мы видим, как пресекаются там попытки некоторых отдельных разумных лидеров сказать: «Остановитесь! Мы вредим себе!» Но любое инакомыслие сейчас жестко преследуется в Европейском союзе.

Этот блок когда‑то создавался как экономическое сообщество. Но сейчас ЕС — это даже не только политический, а уже военный союз. Мы это видим. Мы это учитываем.

— И каковы, с вашей точки зрения, шансы на то, что сторонники жесткой линии одержат верх на Западе? Вот, например, министр обороны ФРГ только что снова заявил о возможности прямого военного конфликта своей страны с Россией уже в самом ближайшем будущем.

— Да, они уже в открытую «предсказывают»: Россия на нас нападет в 2026 году, в 2027 году, в 2028 году… Для чего они это делают? Первое — чтобы удержаться у власти. Второе — чтобы отвлечь внимание населения от своих внутренних проблем, которых у них выше головы. И третье — чтобы увеличить финансирование военно-промышленного комплекса — в первую очередь Соединенных Штатов. А тем, что останется, — европейского, потому что военно-промышленный комплекс имеет большую власть везде в этих странах. Разве так ведут себя ответственные политики? Это чистый популизм, причем новый его вид, я бы назвала его мобилизационным европопулизмом.

Послушайте, кто может говорить о каком‑то нападении? В России такого и в мыслях нет. Зачем нам это? Для чего? У нас самая большая территория в мире. Зачем нам еще какие‑то другие территории? Мы хотим спокойно жить, развиваться и сотрудничать на равных. Перестаньте угрожать нам своими проектами типа превращения Украины в «анти-Россию».

— Предвижу, как вам ответят оппоненты из Европы — укажут на появление в РФ новых субъектов Федерации…

— Расскажу вам одну историю о том, как еще в 2012 году я была с визитом на Украине. Разговаривая с одним тогдашним киевским руководителем (не буду называть его фамилию), я ему сказала: «Послушайте, по нашим данным, вооруженные отряды украинской молодежи готовятся на Западной Украине, в Польше, Прибалтике. Они же для чего‑то готовятся. Думаю, для вооруженного свержения власти». (Их готовили до 2014 года, лет пять.) Он мне в ответ: «Да нет, это военно-патриотическое воспитание». Я говорю: «Какое военно-патриотическое воспитание? Посмотрите, Запад вкладывает в это огромные деньги, готовятся боевики, вооруженные отряды, причем идеологически, с нацистской идеологией». Он мне снова: «Нет, это военно-патриотическое воспитание». Последствия такого игнорирования реальности ярко проявили себя спустя два года. Если бы не было этих нацистских отрядов на Майдане в 2014 году, если бы не было тогда вооруженного государственного переворота, то не было бы и никаких последствий этих событий. И, как вы их назвали, оппоненты из Европы это прекрасно знают, так как принимали во всех тех событиях самое непосредственное участие.

Россия никогда ничего плохого не делала Украине. Напротив, мы поставляли Украине дешевый газ со скидками, рынок открыли для украинских товаров, наладили гуманитарное сотрудничество. Рос взаимный товарооборот. И это было так естественно. Мы ведь реально братья и сестры, по сути единый народ.

— Мы живем в реальном мире, где все эти последствия случились. И каковы в этом реальном мире реальные перспективы восстановления братско-сестринских отношений?

— Мы общаемся с большим количеством стран — и по парламентской линии, и по другим линиям. Нас все спрашивают: когда закончится война? Но мы не хотим идти на поводу у тех, кто нас уже столько раз обманывал начиная с 2014 года. Как мы можем сейчас вести разговор о том, чтобы просто остановить боевые действия? Если опять дать паузу, они снова накачают Украину оружием и опять начнутся столкновения. Мы же не сумасшедшие. Ну хватит. Ни один конфликт в мире, не только российско-украинский, не может быть разрешен до тех пор, пока не будут устранены его первопричины.

Мы как никто другой заинтересованы в мире. Но в таком мире, в котором с территории Украины для нас никогда бы не исходила угроза. Мы же не с Украиной воюем. Это НАТО с нами воюет руками украинцев. Вы помните циничное заявление одного из американских сенаторов, который сказал: «Нам еще никогда не было так выгодно тратить свои деньги, как сейчас, когда украинцы убивают русских». Подобный политический курс надо сломать.

Мы открыто, многократно заявляли о целях СВО. И мы их обязательно достигнем.

— Несколько переформулирую свой предыдущий вопрос. Вы верите в возможность исторического примирения русских и украинцев после такого объема пролитой крови?

— Я не то что верю в такую возможность. Я уверена в том, что это обязательно произойдет. Безусловно, будет примирение. И, безусловно, на Украине придет осознание того, что на самом деле случилось, как их цинично использовал Запад в попытках нанести России стратегическое поражение. Но это произойдет не завтра, не скоро — могут потребоваться десятилетия.

«Я не «злой следователь» — я «добрый следователь»

— Заслуженный предмет гордости для нашей страны — это то, что на «девятый вал» западных экономических санкций Россия отреагировала экономическим ростом. Но не свидетельствуют ли ключевые индикаторы нашего народного хозяйства о том, что срок действия «российского экономического чуда» постепенно подходит к концу?

— Никакие «чудеса» не происходят просто так. За тем, что вы назвали «российским экономическим чудом», стоит тяжелый, сложный, системный труд последних 25 лет. И вот все эти попытки сказать, что «чудо заканчивается», на мой взгляд, некорректны. Запас прочности у России величайший. Резервы, возможности, потенциал — все это огромно. И самым главным нашим преимуществом является сейчас небывалая и осознанная консолидация общества.

Бизнес наш очень способный, очень талантливый. Вы видите, чего он смог достичь в условиях таких, казалось бы, невыносимых ограничений, которые обрушились на нашу страну. Я полагаю, что ситуация в экономике России является управляемой. Когда на каком‑то этапе оказывалось эффективным, скажем, некоторое охлаждение экономики с упором на цели снижения инфляции, чтобы все развивалось сбалансированно, мы пошли на это. Сегодня жизнь подсказывает, что эффективными могут быть другие подходы. В меняющемся мире нельзя быть закостенелыми, когда объективная реальность требует каких‑то корректировок.

Как результат: при всех существующих сложностях, которые нам пытается создавать Запад, в стране объективно сохранена макроэкономическая и финансовая стабильность, инфляция постепенно снижается. Нашими продуманными действиями мы обеспечиваем все возможности для дальнейшего развития. А возвращаясь к вашему вопросу — индикаторы для того и существуют, чтобы по ним отслеживать изменения и правильно, грамотно, своевременно на них реагировать.

— И все же предложение правительства о повышении налогов явно указывает на то, что стране предлагается затянуть пояса. Как вы считаете, насколько сильным будет такое затягивание и как долго оно продлится?

— Вы такой опытный журналист. С вами всегда очень приятно общаться. Ну что же вы штампами пользуетесь: затянуть пояса? Затягивают пояса, когда гражданам снижают зарплаты, когда снижают пенсии, социальные выплаты, как это сегодня происходит в Европе. Посмотрите, при этих непростых (а они объективно непростые, не хочу лакировать ситуацию) условиях ни одно социальное обязательство наше государство не отменило, не снизило размеры пенсий, все пособия индексируются и повышаются. Вы знаете, такой стройной системы поддержки семей с детьми — от беременности женщины до совершеннолетия ребенка — нет ни в одной другой стране мира. Мое видение ситуации основано не на квасном патриотизме, а на объективных фактах.

Да, темпы роста зарплат не всегда поспевают за ценами. Но ситуация и здесь стабилизируется. Поэтому говорить о том, что гражданам надо затянуть пояса, неправильно. Мы к этому граждан не призываем. У нас сейчас самый низкий в истории уровень безработицы. Работу всегда можно найти.

— Простите, но как это соотносится с повышением налогов?

— Жизнь не стоит на месте, и для балансировки финансовой системы приходится вносить в нее некоторые изменения. Это нормально. Поэтому происходит донастройка российской налоговой системы. Но она проводится разумно и взвешенно, с тем чтобы не нанести ущерб ни малому, ни среднему бизнесу, ни в целом экономике. Ну нет ничего непродуманного, необоснованного в тех бюджетных предложениях, которые внесло правительство. Мы их тщательно обсуждали. Сенаторы — защитники субъектов Федерации и должны быть уверенными в стабильности региональных бюджетов. На наш взгляд, в нынешних условиях подготовлен сбалансированный бюджет, выверенный и надежный. «Нарисовать» ведь можно все что угодно. Но финальный вариант бюджета надежен. Мы должны и можем выполнить все обязательства в его рамках.

— Недавно вы предложили обязать неработающих граждан платить за свое медицинское страхование. Не ударит ли эта мера по тем гражданам, которые не являются тунеядцами, а просто не могут найти работу, которая их устраивает? И что можно взять с тунеядцев, если они тунеядцы?..

— Я, может быть, провокационно вбросила эту тему в информационное поле. Зачем? Мы ничего не выдумываем — мы реагируем на запрос губернаторов, которые, в свою очередь, реагируют на те региональные проблемы, которые видят. Разъясняю, что я имела в виду. У нас существует система обязательного медицинского страхования; в соответствии с Конституцией государство гарантирует бесплатную медицинскую помощь каждому гражданину нашей страны. И это незыблемая вещь. Никто — ни Государственная дума, ни Совет Федерации, ни правительство — не может принять решение, которое противоречило бы Конституции.

Разбираемся дальше. За работающее население платежи в систему обязательного медицинского страхования платит работодатель. Здесь никаких нет проблем: все работающие граждане вносят свой вклад в развитие здравоохранения, расширение медицинской помощи и так далее. За неработающее население платят региональные бюджеты. При этом кто такие неработающие? Это пенсионеры, это дети, это студенты, это инвалиды — это те люди, которые по определению не могут работать, или, скажем, домохозяйки, которые не работают, но воспитывают детей. Они выполняют очень важную миссию. За всех них платит и будет платить государство. И это абсолютно справедливо — то, что за них платят региональные бюджеты.

— Так о каких тогда неработающих идет речь в вашем предложении?

— Выражусь образно. Речь идет о тех неработающих, которые ездят на «Мерседесах», имеют немалые скрытые доходы и при этом не платят ни налоги, ни взносы в систему ОМС. Или о тех, например, кто в центре Москвы сдает свою квартиру за 200 тысяч, а «на бумаге» показывает, что за 10 тысяч. Мы сейчас все живем «за стеклом», мы все прозрачны. Налоговая служба должна выявлять таких недобросовестных граждан, выводить их из теневой экономики, теневых доходов.

Справедливость должна быть в обществе. Не должны рабочие, учителя, врачи платить за молодых, здоровых, которые никаких обязательств перед обществом не несут. Вот с этой категорией надо работать. Не хочешь работать — твое право. Есть возможность жить за счет других источников доходов — пожалуйста. Статью за тунеядство никто возвращать не собирается. Но если вспомнить классика, жить в обществе и быть свободным от него нельзя. И будет справедливо, если мы найдем для этой категории механизм участия в системе ОМС.

Это будет делаться очень аккуратно, мы все внимательно изучим, все взвесим, проведем широкую дискуссию, прежде чем принимать решение.

Проблема есть, ее надо озвучивать. А у нас никто не любит озвучивать непопулярные вещи. Все хотят быть «хорошими следователями». А я человек другого склада.

— То есть вы готовы быть «злым следователем»?

— Вы знаете, я не «злой следователь» — я «добрый следователь». Я очень сострадательный человек. Вы знаете, сколько ко мне обращений, писем? Я всем стараюсь помочь. Но если я вижу, что проблема объективно существует, то я буду о ней говорить — вне зависимости от того, насколько это популярно или непопулярно. Проблемы надо поднимать и искать пути их решения, а не прятать голову в песок.

Думаю, те, кто вкалывает и добросовестно регулярно платит налоги, взносы в социальные фонды, которые идут на образование, здравоохранение, со мной согласятся.

— И много в стране таких неработающих на «Мерседесах»?

— По поводу «Мерседесов» — это лучше к ГАИ, а вот неработающих у нас, оказывается, немало. Возьмем, например, Москву. Первым эту тему поднял Сергей Семенович Собянин. Он сказал, что у них 700 тысяч вот таких неработающих. И сейчас уже по поручению правительства в Москве налоговые и социальные службы анализируют, кто эти люди, почему они не работают. А вот расклад по Петербургу. Город десятки миллиардов платит в бюджет ОМС за неработающее население. Из них треть уходит на тех, кто не работает по непонятным причинам. А ведь на эти средства можно было бы построить новые больницы, поликлиники…

Мы на примере Москвы сделаем такую «дорожную карту» поэтапного решения этого вопроса. Могу вас заверить, что нуждающихся в социальной помощи и поддержке это не коснется. Россия — социальное государство. И мы найдем справедливые правовые механизмы для того, чтобы определенные группы трудоспособных граждан вносили свой посильный вклад в систему.

Таких тем, кстати, немало. Будем ими заниматься.

— Давайте теперь о еще более сложной проблеме. Некоторые эксперты считают, что в развитых странах, включая Россию, задача радикального повышения рождаемости является в принципе нерешаемой, и все попытки стимулировать уровень рождаемости экономическими методами заранее обречены на провал. Есть ли у вас что ответить сторонникам такой точки зрения?

— Я считаю, что самая главная проблема и задача в области демографии состоит в том, чтобы изменить менталитет. Успешным человеком должен считаться тот, у кого хорошая, дружная, большая, крепкая семья. Иметь детей должно быть модно. Нормой должно стать рождение детей как можно раньше после достижения совершеннолетия, а не как у нас сейчас — в 28–29 лет. Не надо все откладывать на потом. «Потом» может уже и не случиться — по медицинским и по другим показателям. Вот крылатая фраза Владимира Владимировича (искренне называю ее таким образом): «Отцовство и материнство, дети — это счастье, и не нужно это счастье откладывать на потом».

— Прекрасная и благородная задача. Но вот является ли она реализуемой?

— Мы действительно говорим сегодня о глобальном вызове для всех развитых стран — даже для Китая, который сейчас разрабатывает специальные программы поддержки демографии. Россия в своих нынешних проблемах не исключение. Тенденция, к сожалению, у нас пока отрицательная — я имею в виду, в плане суммарного коэффициента рождаемости.

Для этого есть объективные причины. Но есть и субъективные. Вынуждена вернуться к разговору о 90-х годах. Нас тогда тоже пытались «перечипировать» с точки зрения смены ценностей, переноса акцентов с того, чем мы всегда дорожили, — семьи и детей, — на то, что «круче», у кого машина, квартира и так далее.

Еще необходимо учитывать двойственный эффект от развития новых технологий. Мы в нашей стране, естественно, целиком и полностью за развитие новых технологий — но при условии сглаживания их негативного влияния на демографию. Мы не должны стать Японией или Южной Кореей, над которыми маячит угроза исчезновения этих наций лет через сто, а то и раньше. Как мы можем этого избежать? С помощью сочетания мер финансовой и иной самой широкой поддержки семей с детьми и системной работы в сфере формирования и укрепления традиционных ценностей и правильных моральных, духовно-нравственных ориентиров. Без этого совсем никак.

Понятно, что главный приоритет для президента и страны — успешное завершение и достижение целей СВО. А вот второй по своей значимости приоритет — это демография. Мы огромная страна. И, конечно, численность нашего населения должна быть существенно больше.

«Власть обязана слышать и слушать общество»

— Все мы когда‑то жили в Стране Советов. Не грозит ли России, с вашей точки зрения, превращение в страну запретов? Кажется, что в последнее время у нас слишком много разного рода запретительных инициатив. А что вы думаете по поводу общественных организаций, продвигающих разного рода запреты?

— Ну вот, опять такой раскрученный нарратив! Но я понимаю: значит, мы недорабатываем. Значит, мы не достучались до общества, не рассказали все, что нужно рассказать. Постараюсь сделать это сейчас.

За год мы принимаем порядка 500–600 законов. Так вот, из всего массива принимаемых законов есть несколько, которые можно назвать ограничительными. Почему мы это делаем? Мир так быстро меняется, появляются новые вызовы, угрозы.

Есть такой мем раскрученный: «Никто не знал, что будущее придет так быстро». Но это уже давно не мем, а реальность. Мы часто не поспеваем за этой реальностью — мы часто запаздываем. А мы должны думать и работать на опережение, с тем чтобы защитить общество от этих новых вызовов и угроз — например, защитить детей от экстремистской и иной информации. И эти законы, на которые вы намекаете, не направлены против граждан. Они направлены на их защиту. И законопослушные граждане их не боятся. А те, кто злоупотребляет новыми технологиями, лишаются такой возможности.

Возьмем, например, проблему дипфейков. Наши враги из недружественных стран запускают ролики с использованием искусственного интеллекта, подрывающие социальную стабильность в стране. Делают это не просто так. Российским руководителям вкладывают в уста откровенно антисоциальные вещи. И не все, кто видит эти ролики, сразу понимают, что это фейк, и он создан специально для того, чтобы подорвать авторитет власти, раскачать общество, вызвать недовольство. Это очень опасное явление для любой страны. И мы как законодатели обязаны его регулировать. И если брать законодательство некоторых европейских государств, то по ряду направлений оно у них гораздо более жесткое, чем у нас.

— А что вы думаете по поводу деятельности тех общественных организаций, которые постоянно продвигают идеи все более и более абсурдных запретов?

— Я всячески поддерживаю развитие некоммерческих общественных организаций. Это очень важные институты, которые позволяют вовлекать наших граждан в управление государством. И там столько совершенно потрясающих, замечательных людей. Это и волонтерское движение, и поисковики. Не дай бог, кто‑то пропал — люди бросают все свои дела, идут их выручать, искать и так далее. А сколько у нас замечательных НКО социальной направленности — тех, что помогают бездомным, больным и старикам. Вот это надо поддерживать, давать гранты.

А что касается радикальных общественных организаций, то их действиям и заявлениям надо давать правовую оценку. Есть у нас, к сожалению, отдельные радикальные организации, которые рядятся в тогу патриотов. Не знаю, от большого ли ума они это делают или по чьей‑то подсказке, но в любом случае опасная история. Власть обязана слышать и слушать общество. А еще она обязана пресекать то, что неприемлемо для федеративного, многоконфессионального, многонационального государства. Соответственно, мы в законодательстве стараемся правильно расставить акценты. У нас в России существует свобода мнений. Но если ты говоришь и действуешь на грани — или тем более за гранью — экстремизма, то должен отвечать за последствия. Нельзя на такие вещи не реагировать.

— Принято считать, что две палаты парламента нужны для соблюдения баланса интересов разных частей общества, и периодические разногласия между двумя палатами относятся к разряду «креативных конфликтов». Насколько вы довольны отношениями Совета Федерации и Государственной думы? И много ли между палатами конфликтов — креативных и не очень?

— В соответствии с Конституцией у Госдумы и у Совета Федерации разные полномочия. И это правильно, баланс необходим. И я хочу сказать совершенно искренне: у нас с Думой конструктивные отношения, у нас нет никакого панибратства, никаких заискиваний друг перед другом.

Бывают редкие случаи, когда Совет Федерации отклоняет тот или иной закон, принятый Думой. Чаще всего это происходит по причине того, что в тексте закона была допущена ошибка. Для этого и существует сито Совета Федерации, которое не должно пропустить некорректную формулировку, противоречащую Конституции. Иногда просто запятая поставлена не в том месте. Но это «не то место» меняет суть того или иного законодательного положения. Мы не имеем права как верхняя палата допустить, чтобы закон с ошибками пошел на подпись президенту: президент тогда наложит на него вето. Каких‑то острых, неразрешимых противоречий с Думой у нас нет. Однако иногда наши точки зрения бывают разными. И это нормально.

— Одни спикеры считают себя «начальниками депутатов», другие — первыми среди равных. Какая концепция роли спикера более близка вам?

— Пытаться быть начальником в парламенте просто несовместимо с самим понятием парламентаризма. Более того, в нашей Конституции в статье 101 четко прописаны полномочия спикера парламента. Спикеру поручено вести заседания и заниматься внутренней организацией работы парламента. И я строго руководствуюсь этой статьей Конституции и нашим регламентом. Я часто сенаторам говорю: коллеги, мы все равны, независимо от того, кто спикер, кто его заместитель, а кто председатель комитета. Мы все сенаторы с равными полномочиями, равными обязанностями и равной ответственностью. Я очень уважительно отношусь к мнениям сенаторов, всегда даю им возможность выступить, никого не ограничиваю. Если считаю нужным, поддерживаю, высказываю свою точку зрения.

Мой подход: нет, как вы сказали, «первого среди равных». Если пытаться нарушать этот принцип, давать какие‑то указания, то это уже не парламент. Этого допускать нельзя.

Для меня концепция роли спикера выглядит так: даже не первый среди равных, а равный среди равных.

— До прихода сюда вы работали послом, вице-премьером, губернатором второго города России. На какой из должностей вам было труднее всего и на какой — интереснее всего?

— Я скажу так: на всех должностях мне было одинаково трудно и одинаково интересно. Я благодарна судьбе за то, что я обрела такой разносторонний опыт. И он, конечно, очень мне по жизни помогает. И где бы я ни работала, меня не процесс интересует — меня всегда интересует результат. Я настроена на результат, иначе мне это будет неинтересно, и я не буду этим заниматься. Еще я командный человек, и мне везет на хороших людей. Всегда собирались команды профессионалов-единомышленников, и мы понимали друг друга с полуслова и двигали общее дело.

Возьмем, например, мой любимый Петербург. Я настолько люблю этот город, что мне хотелось сделать все возможное и невозможное для него. И такой же настрой был у всей команды. Может быть, именно потому нам так много удалось осуществить. Это и Западный скоростной диаметр, и дамба, и кольцевая дорога, и пассажирский морской порт, и новый аэропорт «Пулково»… Бюджет города в пять раз увеличили, инвестиции — в разы. И все это в очень непростое время. Для понимания: когда я пришла на должность губернатора, в городе не было ни одного свободного киловатта электроэнергии, не могли сделать подсветку Невского проспекта. Начинаю разбираться, погружаться. Чубайса (тогда он заведовал электричеством в стране) тряханула. Выяснилось: с 1990 по 2003 год не было построено ни одной подстанции. Мы построили 19 за пять лет, из них две — по 330 киловольт… В городе прекратились блэкауты. И мы обеспечили мощность электричества под развитие. На 20 лет вперед город обеспечили. Любые инвестиционные проекты стали возможными. Мы этим жили, когда мы это делали… Вот это очень конкретные результаты, которыми я горжусь.

Конечно, петербуржцы очень строгие люди, они всегда очень жестко с нас спрашивали, но до сих пор благодарны за нашу работу.

— Особенно про сосули.

— Ну, был такой мем… ну, не без этого. Я‑то с чувством юмора… Я говорю: ну что мы, как в каменном веке, ломом сбиваем наледь, кровли повреждаем. Можно же что‑то придумать? Лазером срезать, паром, еще чем‑то эти сосули, говорю, надоевшие. И все, теперь это тянется за мной годами. Ну ничего, я спокойно к этому отношусь. Вообще, знаете, лучше над самой собой порой посмеяться, чем над другими. Очень в жизни помогает. Кстати, в словарях, если что, и сосули, и сосульки — правильно.

Опубликовано на сайте «Московского комсомольца» 25 ноября 2025 г.