В канун Юбилея Вооруженных сил России В.Озеров находясь в Хабаровском регионе дал развернутое интервью группе журналистов региональных СМИ.
— Виктор Алексеевич, а почему вы стали военным? Мы никогда вас об этом не спрашивали.
— Это почти интимная история. После восьмого класса я заявил: буду шофером, как отец. Мама сказала: в семье хватит и одного шофера. Пришлось идти в девятый класс, стал подумывать про физмат или юридический в МГУ. А в девятый класс к нам пришла учиться девушка из семьи военного. Была любовь, хотелось быть вместе. И ее отец уговорил меня поступить в военное училище. Так стал курсантом Новосибирского высшего военно-политического общевойскового училища.
— А любимая девушка?
— Любимая девушка до сих пор моя жена. Уже пятый десяток пошел.
— Вы часто ездите в бывшие свои родные военные подразделения в Бикине, в Вяземском. Там что‑то меняется в их жизни?
— Они же не могут развиваться или не развиваться отдельно от вооруженных сил страны. Кстати, Бикинская дивизия формировалась в 1942 году в Розенгартовке, прошла с боями от Сталинграда до Праги, и она единственная, которая вернулась сюда с Великой Отечественной войны, и стала 81-й гвардейской мотострелковой дивизией. Первое ее знамя хранится в музее в Москве на Поклонной горе.
Поэтому если смотреть на то время, когда приехал сюда служить, то, как и везде, произошло сокращение в армии. Потом при министре Сердюкове из дивизий стали формировать бригады, это коснулось и 81-й дивизии, там сейчас 57-я бригада со всеми вытекающими отсюда последствиями. То есть и в Вяземском, и в Розергатовке гарнизонов уже нет. Там остались одни проблемы: что делать с военными городками, с домами офицерского состава?
А если говорить о Бикине, где сейчас полностью дислоцируется бригада, то ее коснулось многое: и переход на контрактную службу, и повышение денежного довольствия, и статуса военнослужащих, и обеспечения современной военной техникой. То есть они не отстают от общего хода развития вооруженных сил.
— Скажите последствия руководства Минобороны господином Сердюковым еще ощущаются?
— При нем были непродуманные, стратегически не выстроенные меры. В частности, это касается сокращения военных училищ. И это до сих пор сказывается на наполнении наших вооруженных сил подготовленным офицерским составом.
Его трагедия в том, что он не военный человек. То, что простили бы военному министру обороны, не простили гражданскому. Второе то, что он взял на Министерство обороны функции Фонда имущества. Раньше как было: дан приказ – военные встали и ушли. А там комитет по управлению имуществом, Фонд имущества занимаются военными городками и прочим. А сейчас это стало собственностью Минобороны.
У Сердюкова‑то тоже были благие цели: при сокращении вооруженных сил освободившееся имущество распродать. Ведь он на федеральном уровне добился решения, что все денежные средства, которые будут получены от продажи, пойдут на повышение социального статуса военнослужащих. Однако даже самые престижные военные городки в Московской области никто не захотел покупать. Идея не оправдалась. А проблемы эти остались.
— Бытовало мнение, что если бы министром был не гражданский, а военный, то провести реформу в армии было бы сложнее.
— В военной сфере не делается все одним человеком. Везде решения принимаются командой. Вопросами реформы в армии занимались и Госдума, и правительство, и президент. А на министре сходятся все положительные и отрицательные моменты, которые есть всегда и в любом министерстве, — минобороны в данном случае не исключение.
Во‑вторых, нужны были и возможности государства. Я помню: когда мы приехали в город Вяземский, зарплату не выдавали по три-четыре месяца, и мы вчетвером жили на один мой паек, жена банку консервов делила на четыре супа. Ничего, прожили. Эти проблемы были. А потом появилась возможность повысить денежное довольствие, пенсионное обеспечение. Изменения пошли не только в армии – это же касалось и вооружения, и военной техники. Появилась государственная программа по вооружению.
— В чем преимущество Шойгу как министра обороны?
— Он выработал достаточно четкое понимание реализации той задачи, которую поставил президент. Путин так поставил задачу: нам нужна компактная (миллионная) армия, хорошо вооруженная, обученная, где личный состав чувствует себя социально защищенным. Шойгу в этом плане выстроил систему. У него правило такое: мне не нужен офицер или контрактник, если нет современного вооружения и военной техники, на которой он должен служить. Мне не нужна техника, если нет личного состава. Мне не нужно первое и второе, если эта техника будет стоять под открытым небом и ржаветь. У него здорово получилось все это соединить.
Меня часто спрашивают: как относится общество к армии? Говорю: посмотрите конкурс в военные, суворовские и нахимовские училища. Конкурс есть – значит, отношение хорошее. Значит, мальчишки хотят посвятить себя военной службе. Если нет конкурса, значит, будет, как в наше время. В 1995 году ко мне на прием пришел лейтенант-выпускник военного летного училища. Им сказали: найдете должности – назначим на службу. Нашли парню должность. Но я такое первый раз в жизни видел. От этого в армии мы ушли, слава богу.
Сейчас везде конкурс, отбираем лучших. Посмотреть с какими баллами идут ребята в военные училища и сравнить с другими вузами, у нас не ниже, а по некоторым военным училищам даже выше проходной балл. Это говорит о престиже. Я уже не говорю о конкурсе девчат в военно-медицинскую академию: в прошлом году было около сорока человек на место.
— Может, прельщает бесплатная учеба, трудоустройство…
— Так это и есть престиж!
— В чем сила Шойгу? Сказать – как надо сделать – все умеют. А вот организовать, исполнить…
— Это человек, который в МЧС многое делал, много видел слез и смерти, страданий людей. Я помню землетрясение на Сахалине, как к нам в край доставляли оттуда людей, как мы снимали с консервации аппарат «искусственной почки» без разрешения Генштаба…
Он понимал, для чего надо было министерство по чрезвычайным ситуациям. И придя сюда, он понимает, для чего нужно Министерство обороны. Чтобы решить эту задачу, надо наполнить каждое ее звено качеством: и высококлассным личным составом, и качественной техникой, и современным вооружением. По всем этим направлениям он и начал работать.
О привлекательности армии. Он придумал сначала танковый биатлон, потом авиадартс, а сейчас уже кто только не соревнуется – даже повара. Но соревнования не ради соревнований. Они проходят в разных военных округах и каждый раз к ним готовится новый полигон. Одно дело, когда на учениях хочется отличных оценок. Но здесь соревнования идут этапами: в роте, потом в батальоне, потом на бригадных соревнованиях, армейских, окружных, на всероссийских, международных. Появляется стимул. Даже если в этом году, к примеру, контрактник проиграл соревнования, у него есть возможность участия на следующий год, и он будет этот год готовиться к соревнованиям.
Что касается вооружения и военной техники. Здесь выстраивается система на полный жизненный цикл. Это тоже ввел Шойгу. Он отказался от выборочного подхода к ремонту техники, который ввел Сердюков. Тот, кто производит, скажем, вертолеты, он же делает все обслуживание и в конце службы – утилизацию, или пускаете машину на гражданские цели. Появляется заинтересованность у производителя, что он будет вести машину весь цикл. А это обеспечение работой, финансированием.
Возьмем финансирование. В Минобороны есть очень сильный финансист Татьяна Шевцова. Она продумала и разработала систему специальных счетов по гособоронзаказу. Если ты в нем участвуешь, то открываешь спецсчет только в специальных банках. Они подконтрольны Центральному банку, минфин его мониторит, Минобороны. То есть идет контроль за движением денежных средств.
Возьмем военную приемку вооружения и техники. Она проходит гласно. Раз в квартал. Часто президент приезжает даже на квартальные приемки, не говоря уже о годовых. Идет доклад, к примеру, нашего КНААПО, сдали столько‑то самолетов, стоит руководитель госприемки Александр Иванович Пекарш, самолеты взлетели… Это все не втихаря, а как торжество, как публичный праздник.
Еще Шойгу отказался от плановых проверок, как было раньше. Весенняя проверка и осенняя проверка, а между ними расслабление. К проверке подготовился – молодец! А сейчас делаются внезапные проверки самым разным подразделениям. То есть все военные должны быть в постоянной готовности: если не сегодня, то завтра могут поднять. Причем, на другой полигон. Не на своем идут учения, где все пристреляно, где известна каждая кочка, где можно с завязанными глазами попадать в цель. Но даже на своих полигонах ставятся не ординарные задачи.
И то, что мы прошли через Сирию, это была хорошая проверка и контрактников, и офицеров, и штабов, и техники. Туда же выезжала группа ученых-психологов, которая определяла, что, к примеру, сухопутные войска могут там находиться три месяца, авиация – два месяца, чтобы качественно решать задачи.
— Что интересно: склоняли-склоняли армию, а потом вдруг откуда что появилось?! Был некий момент неожиданности обретения страной военной мощи.
— Закон философии: переход количества в качество.
— Почему – философии? Может, физики?
— Извините, законам философии меня учить не надо. Я приехал служить в Хабаровский край после военно-политической академии с корочками преподавателя философии. Но тогда (в тридцать один год) я сказал: носить папку с бумагами мне еще рано, дайте мотострелковый полк. Дали: в городе Вяземском.
— Мы отвлеклись – вернемся к неожиданности.
— Возможно, таким был момент для тех, кто не следил за состоянием нашей армии. Для тех, кто был погружен в эти процессы, непредвиденности не было. Видны были тенденции. Я же в прежней своей должности председателя комитета по обороне Совета Федерации присутствовал на всех заседаниях коллегии Минобороны. И там, после просьбы к журналистам покинуть зал, проходили «разборы полетов» — всех учений, всех внезапных проверок.
— Что такое большие учения?
— Их начали проводить еще при Сердюкове. «Восток-2010». Мы на Дальнем Востоке начали первыми проводить военно-стратегические учения – тогда это были самые крупные учения за все годы существования. А сейчас они проводятся каждый год. В прошлом году я был на учениях «Запад-2017». Это и переброска войск на большие расстояния, и новые полигоны, и взаимосвязь всех видов и родов войск. Это очень сложное мероприятие.
Шойгу надо отдать должное, он и в МЧС, и в Минобороны сумел сформировать команду единомышленников. Да, он жесткий и требовательный руководитель. Но умение подбирать команду у него не отнимешь.
— Скажите, а наказания бывают при «разборе полетов»?
— Конечно. Могу привести пример только одного заседания, когда руководители одной флотилии и одной дивизии были сняты с должности прямо на коллегии Минобороны. У Шойгу есть правило (думаю, это не военная тайна): он не любит показухи и обмана.
Есть и другое правило, которое он привнес из МЧС, умение показать хорошее. Я вспоминаю большое наводнение в Хабаровском крае в 2013 году. Эмчээсники приехали в Комсомольск на берег Амура, и их первый вопрос – куда ставим флаг? Казалось бы, зачем? А это важно: люди видят флаг МЧС, и, если что, двигаться надо сюда, отсюда идет помощь.
— Скажите, пожалуйста, зачем на Курилах, на Камчатке создают новые военные подразделения? Эти территории были открытые? Уязвимые? Почему вдруг там?
— Ну, почему «вдруг»? Говорилось открыто, что контролировалось не все наше воздушное пространство. Не было сил и средств. Сейчас контролируем все. Места дислокации предлагает Генштаб, утверждает Верховный главнокомандующий. Где располагать, какие виды и рода войск определяется, исходя из интересов защиты нашего государства. Это наша территория. Где считаем нужным, там и размещаем.
У нас был договор об обычных вооруженных силах в Европе, участие в котором сейчас приостановили, потому что он заключался в бытность Варшавского договора. Тогда были фланговые ограничения и т. д. Сейчас их нет. Понятно, что Курилы, Сахалин, морские проливы, военно-морские базы для нас стратегически важны.
Ничего излишнего, что выходило бы за рамки нашей «миллионной армии» мы не делаем. Исходя из природы современных войн, современных угроз идет анализ, как их минимизировать или устранить. Исходя из этого, располагаются силы и средства. Где‑то войска снимаются и уходят, а где‑то они появляются.
— Давайте поговорим о Сирии. Не много ли мы взяли на себя?
— Конституция говорит: в случае использования вооруженных сил за территорией РФ, президент должен получить согласие Совета Федерации.
Из чего мы исходили? Было официальное обращение президента Сирии Асада. Но еще мы понимали: если не бороться с террористами там, то они скоро придут к нам. (Как с талибами в Афганистане: из‑за угрозы их проникновения мы держим наших военных в Таджикистане, Киргизии.) То есть прагматизм внешней политики с приходом к власти Путина отчетливо просматривается уже давно. Мы перестали поддерживать всякие национально-освободительные и прочие движения. Мы действуем только там, где есть интересы государства. По Сирии совпало обращение с нашими интересами. Поэтому Совет Федерации дал согласие президенту на использование вооруженных сил.
С другой стороны, мы уже тогда понимали, что требуется создать условия для перехода к мирной жизни в Сирии. Поэтому одновременно с вводом наших войск там был создан центр по примирению сторон. И к окончанию войны тысячи населенных пунктов пошли на примирение.
Еще: мы не собирались вести наземные боевые действия, как было в Афганистане. Наша цель и задача – поддержка сирийской армии в борьбе с ИГ. Но там есть еще и вооруженная оппозиция внутри страны. Однако это уже дело Сирии. Понимаете?
Понятно, что это дало нам возможность проверить и способность личного состава, и вооружения, и военной техники в решении тех задач, которые стояли.
— И что выяснилось?
— Выяснилось, что работа наших конструкторских бюро, наших предприятий ВПК, обученность нашего личного состава позволяет выполнять поставленные задачи с высокой эффективностью. Это признано всеми.
Когда я был в Сирии, смотрю: возле наших «сушек» какие‑то мужики в синих майках с надписями «КнААПО». Оказывается, ребята из Комсомольска. После каждого вылета и комсомольские, и новосибирские, и иркутские самолеты сразу же осматривались и опрашивались пилоты. По любым недочетам и предложениям информация отправлялась на завод, где делалась доводка, вносились изменения. Мы постоянно анализировали обстановку с техникой.
То, что через Сирию прошло много и военных, и гражданских, которые получили самый разный опыт, это очень важно для нас.
— Так мы в Сирии победили или еще не победили? Там остались наши военные, случаются боевые действия…
— Давайте послушаем того же Трампа. Он говорит: террористы уничтожены! Правда, он считает, что их американцы уничтожили. Но не только мы, а весь мир знает, что террористов победили русские.
— Не дороговато ли нам было использовать те же «Калибры»?
— На итоговой коллегии Минобороны было доложено, сколько было вылетов, сколько нанесено авиаударов и т. д. А «Калибры»… Мы проверили «Калибры» по целям, которые аналогичны тем, по которым они и должны работать. Но мы же не одними «Калибрами» работали. Я вам не открою военную тайну, если скажу, что еще мы там усовершенствовали те снаряды, которые раньше просто утилизировали. По разработкам наших ученых они стали более эффективными и высокоточными.
— Вы могли бы оценить работу нашей разведки?
— Возьмите всего один пример: Алеппо в Сирии и Мосул в Ираке – вот вам и разница. Как наши работали точечно и как американцы бомбили все подряд. А предварительно была наша разведка. Воздушная, наземная, радиоразведка – в Сирии были задействованы все виды разведки.
— Идет информация о россиянах в Сирии под эгидой частных военных компаний. Как это понимать?
— Давайте разбираться. Не раскрою особой военной тайны, если расскажу о том, что в свое время я был членом рабочей группы, которая рассматривала возможность правового урегулирования создания частных военных компаний в нашей стране. Частные военные компании в мире существуют. Во Франции есть университет обороны, куда каждый год привлекали (в том числе и российских) парламентариев, и где открыто обсуждали этот вопрос.
Встал этот вопрос и у нас. Все причастные к нему структуры пришли к выводу, что использование вооруженных людей за территорией государства без приглашения законного правительства той или иной страны является наемничеством. А это является нарушением норм международного права.
Вывод четкий: создание частных военных компаний с юридическим статусом в России нецелесообразно. Президент с этим согласился. Поэтому все попытки (а их на моей памяти было четыре) внести в Госдуму проект федерального закона о создании частных военных компаний закончились нулевым результатом.
Но эти военные компании создаются и регистрируются на Соломоновых островах или где‑то еще. Охотников за удачей достаточно много. Называлась цифра — примерно около трех тысяч российских граждан и граждан ближнего зарубежья, которые были в ИГ. Поэтому наше Минобороны правильно заявляет, что россияне из частных военных компаний – это не российские военнослужащие.
Да, к сожалению, это русские, это наши граждане, бывает, что они гибнут. Сколько — не скажет никто. Потому что с учетом развернутой информационной войны идет немыслимое искажение фактов. Можно из одного обстрела и нескольких погибших создать такую картинку, что захлестнет сознание. Если бы реально погибла сотня-другая таких россиян, представьте, как взорвались бы наши социальные сети. Поэтому давайте фильтровать информацию.
— Вы не один раз были в Сирии – что видели реально? Какие отношения?
— Реально в боевых действиях не участвовал, а с сирийцами разговаривал. Они о наших говорят с восхищением. И наши очень тепло отзываются о сирийских военнослужащих. Наши там – это советники, начиная от батальона и выше. Есть наше с ними соглашение о сотрудничестве, по которому мы поставляем вооружение и военную технику. Война не заканчивается, пока солдат не ступит на территорию. Сирия освобождена не с воздуха, она освобождена на земле. Это сирийская армия сделала, освободив всю свою территорию.
Про нашу базу. Я видел наши базы в разных странах. Здесь наша база обустроена исключительно. В том числе и системы охраны и обороны.
— Американцы дополнительные деньги выделили на оборону…
— Я уже говорил: мы не в Советском Союзе и мы не будем с ними соревноваться по количеству ракет.
— Они же недавно вроде бы признали наше превосходство в ядерном потенциале.
— Такие вещи вряд ли стоит принимать буквально. Когда идет обсуждение бюджета в парламенте любой страны, ситуация, как правило, нагнетается, дабы привлечь внимание и заполучить сумму побольше. По закону преферанса: плачь, плачь – к утру повезет. Это психологический прием.
— Скажите про гуманитарную помощь Сирии. Некоторые наши сограждане смотрят и думают: хоть бы нам привезли…
— К этому надо относиться, исходя не из сиюминутных соображений, а из стратегических целей. Если мы хотим, чтобы там люди не становились за пять долларов шахидами, то лучше, чтобы они были хоть как‑то накормлены. А еще лучше, чтобы занялись работой. Гуманитарную помощь собирали частные российские компании, различные фонды и структуры. Я видел в Сирии гуманитарку из Белоруссии, Казахстана, Армения участвовала. У нас же тоже в стране, если что‑то случается, то люди делятся, понимая, что другие в беде. А в Сирии большая беда.
— Авторитет нашего президента на фоне сирийских событий вырос?
— Сразу скажу четко: участие России в сирийских событиях не ради повышения политического рейтинга. У Путина и без этого достаточно высокий политический рейтинг. Наши военные и политические действия в Сирии – это авторитет России. А Россию мы, несомненно, связываем с президентом Путиным. Конечно, авторитет вырос. Для многих это кость в горле.
— Есть мнение некоторых «доброжелателей», что наша активная – в том числе и сирийская – внешняя политика для того, чтобы отвлечь внимание от внутренних проблем.
— Как нас учили: общественное бытие определяет общественное сознание. А я всегда перефразирую: индивидуальное бытие определяет индивидуальное сознание. И, конечно, если у человека есть проблемы по жизни, по работе, то это и определяет его сознание. Оно начинает искать выход из этой ситуации и кто виноват. Здесь можно и к гуманитарке прицепиться, и к «Калибрам», и к чему угодно. Как раньше говорили: один выстрел танка – полетели офицерские сапоги.
С другой стороны, посмотрите, сколько Путин ездит по стране, говорит с людьми, какие вопросы поднимаются на Госсоветах. Скажем, в минувшем сентябре наш губернатор Вячеслав Шпорт был докладчиком на Госсовете по новым подходам к развитию Дальнего Востока. Или возьмите внимание к Комсомольску, территории опережающего развития, дальневосточный гектар и прочее. Сегодня мы можем говорить, что победили инфляцию. Идет постоянный поиск постепенного движения вперед.
Опять же: инфляцию победили, в Сирии победили, а у человека как не было квартиры, так и нет, зарплата не прибавилась. Отчего же тогда отталкиваться? От собственных возможностей почему‑то не хочется. Хочется от возможностей государства. Пусть будет так. А как будет?
Одно из направлений смотрите в государственной программе по вооружению на 2018–2025 годы. Путин открыто сказал: с 2020 года объемы финансирования на вооружение будут уменьшаться. Готовьтесь к конверсии! По крайне мере, КнААПО правильно делает, складывая яйца в три корзины: гособоронзаказ, военно-техническое сотрудничество и гражданская продукция. Мы отдавали долг обороноспособности страны. С нашей страной стали считаться не потому, что авторитет Путина растет. Сегодня президент опирается на мощь, на обороноспособность страны. Стоит задача: к 2020 году 70 процентов вооружения и военной техники должны быть современными. Далее этот уровень будет поддерживаться. Для этого нынешние объемы финансирования будут не нужны. А раз так, то треть оборонного бюджета пойдет в экономику.
— Про нашу обороноспособность: мы сейчас на каком уровне? С чем или с кем можно сравнивать?
— Ни с кем и ни с чем несравнимо. Наша задача, чтобы наши вооруженные силы гарантировали суверенитет и территориальную целостность нашего государства. Гарантировали! Во‑вторых: чтобы всем государствам, которые недружественно смотрят на Россию, было ясно, что в любом случае они получат ответный удар, который приведет к невосполнимым потерям.
— К примеру, в 2010 году такое было реально?
— Я думаю, не так реально, как сегодня.
— А можно спросить, как вы смотрите на грядущие выборы президента?
— Я чту закон о порядке выборов президента, поэтому не могу агитировать за того или иного кандидата. Хотя мои предпочтения в крае известны. Но в любом случае хочу обратиться к людям, чтобы они пришли на избирательные участки. Потому что человек, который победит на выборах, должен чувствовать максимальную поддержку населения России. И это ему нужно не только и не столько внутри страны, сколько для отстаивания наших интересов на международной арене, о чем мы с вами сегодня и говорили.
— Хорошо бы услышать от Озерова некие небанальные слова накануне Дня защитника Отечества – 23 февраля, в котором и день рождения рабоче-крестьянской армии, и День советской армии и военно-морского флота. Нынче этой дате уже сто лет.
— Приведу слова из новой песни, которую исполнил Иосиф Кобзон:
Нам не надо чужих территорий,
Мы ни с кем не хотим воевать,
Но при этом уроки истории
Никому не дадим забывать.